Завещание ворона - Страница 34

Но как? Через салон? Это вымя и так уже раздоено до предела, выход на качественно иной уровень требует вложения капталов — а их у самого Асурова нет, Нил, будь он неладен, же ни про что подобное и слышать не желает. Конечно, если отжать заведение под себя, — а технически это не так уж сложно, тем более учитывая наплевательское отношение хозяина, — можно будет и о кредитах подумать. Но Баренцева-то вряд ли устроит такой поворот, съест его бывший подопечный со всеми потрохами. Больно разные у них весовые категории.

Нет, с Баренцевым придется погодить. Пусть резвится. Пока.

На нем свет клином не сошелся...

Асуров придвинул к себе отброшенную газету и уже с другим настроением взялся за столь огорчившую его заметку. Точнее, интервью. На вопросы специального корреспондента "Ъ" отвечал председатель совета директоров акционерного общества «Татнефтепродукт», экономический советник президента Татарстана Рашид Мамедов. Фотография под заголовком отсутствовала, но Асуров без труда представил себе физиономию бывшего начальника с поправками, внесенными временем и экономическим положением. Наверное, потому и фото не опубликовали, что и прежде-то нехуденькое генеральское мурло в объектив не влезло! Не беда, раздобыть фотку публичного лица — проблема невеликая.

Пробежав взглядом несколько строчек, вчитываться дальше Константин Сергеевич не стал. Все та же пафосная мура, только теперь не про единство партии и народа, а про рыночные преобразования и демократические институты. Необходимость перестроить мышление в соответствии с новыми экономическими реалиями.

Ничего, братец, скоро тебе мышление перестроят. Будут тебе экономические реалии!

Асуров аккуратно обвел заметку красным фломастером и сложил газету в портфель. Дома, вдали от посторонних глаз, корреспонденция будет вырезана и подклеена в специальную папочку и отправлена в хитрый сейф к другим папочкам, содержащим материалы на лиц, так или иначе соприкасавшихся с Асуровым. Фигуранты, осведомители, коллеги, случайные знакомые. Объединяло их одно: все они преуспели в жизни больше, чем он, Константин Сергеевич Асуров. Выросши на соседних кочках единого для всех советского болота, они теперь имели все — деньги и влияние, власть и славу, тогда как он не имел ничего. Ну, почти...

Но несправедливость будет исправлена!

На этой пассионарной ноте размышления Асурова прервал телефонный звонок. Звонили по внутреннему.

Асуров нажал кнопку.

— Ну?..

Кабинет заполнился гортанным голосом Робера Тобагуа, того самого «надежного человечка», что приставил к нему Нил Баренцев

— Батоно Константин... Тут дэвушка...

— И что? Лично ко мне?

— Нэт, но... есть проблэма.

— Наркоманка, оборванка? Гоните в шею!

— Зачем наркоманка? Прилычный дэвушка, только...

— Говори, не томи!

— Мамой интересуется...

— Так покажи.

— Оригинал спрашивает. Покупать хочет.

— А ценник она видела?

— Видела. Нэ волнует.

— Сейчас спущусь...

«Мамой» Робер называл самый ценный предмет в собрании салона на Ришелье-Друат — диадему, по легенде принадлежавшую когда-то Марии Федоровне, царственной супруге русского императора Александра Третьего, известного каждому парижанину по одноименному мосту.

Легенду эту поведал некий потасканный, более чем скромно одетый шевалье лет пятидесяти, явившийся в салон месяца четыре назад и назвавшийся племянником небезызвестной Анны Андерсон, в конце двадцатых годов выдававшей себя за чудом спасшуюся от большевиков княжну Анастасию. Престарелая Мария Федоровна, давшая самозванке аудиенцию в Копенгагене, внучку свою в ней, разумеется, не признала, но, убедившись, что перед нею не беззастенчивая авантюристка, а психически неуравновешенная жертва навязчивого самообмана, приласкала несчастную и в качестве утешительного приза презентовала ей роскошную диадему. Во всяком случае, так уверял «мушкетер», время от времени артистически закатывая глаза.

Асуров молчал, не столько слушая рассказ, сколько изучая рассказчика. Начищенные до зеркального блеска рваные штиблеты, до боли знакомый аптечный за пах «Антиполицая», свежие бритвенные порезы по краям асимметричной эспаньолки — картина вырисовывалась предельно ясная. Константин Сергеевич изготовился уже попросить незваного гостя выйти вон, когда тот с истинно французскими ужимками извлек из внутреннего кармана плохонького плаща надушенный батистовый платочек, а из платочка — вещицу, заставившую зажмуриться даже видавшего виды Асурова.

Диадема представляла собой вычурное плетение золотых ветвей, в центре которого выделялся крест из крупных сапфиров, обрамленный мелкими бриллиантами, а по сторонам от креста разбегались волнистые узоры из рубина и топаза. Подлинность изделия в ювелирном смысле сомнений не вызывала — в отличие от прилагающейся истории. Яркая, вызывающая роскошь диадемы была почти варварской, почти вульгарной, и едва ли императрица Мария с ее безупречным вкусом могла... С другой стороны, если то был дипломатический дар посланцев страны, далекой от культурной Европы? Впрочем, маловероятно — в двух местах отчетливо, без лупы, видны были клейма Винклера, прославленного московского ювелира. Стало быть, подношение от благодарных подданных, скорее всего, купеческого звания. С должным респектом принятое, но не слишком дорогое августейшему сердцу. Потому-то, возможно, государыня с такой легкостью и рассталась с предметом, очевидно ценным. Даже очень ценным. Ну лей на шесть.

Пока специально приглашенный ювелир-оценщик определял, какая именно цифра должна стоять впереди нулей, Робер через своих дружков-полицейских оперативно выяснял, нет ли на этой приметной вещице какого-либо криминала, не числится ли в розыске, не подлежит ли реституции. Получив обнадеживающе отрицательные ответы на все вопросы, Асуров подмигнул томящемуся в длительном ожидании «мушкетеру» и на звал астрономическую сумму в сто тысяч франков. «Мушкетер» картинно воздел руки к небу.