Завещание ворона - Страница 35

— Сто тысяч?! Сто тысяч чертей, мсье! Я полагал, что имею дело с серьезным негоциантом...

— О, простите, граф... — Асуров с удовлетворением заметил, как при слове «граф» у собеседника взметнулась бровь и мгновенно выправилась осанка. — Неужели я действительно сказал — сто тысяч? Я еще не настолько овладел французским, и особенно путаюсь в числительных. Четыреста! Конечно же, я имел в виду четыреста!

«Мушкетер» аж затряс кудлатой головой.

— Четыреста? Четыреста тысяч франков?

— О да, мсье. Будьте любезны, продиктуйте название банка и номер вашей карточки. И мы незамедлительно переведем деньги...

— Карточка, э-э... — «Мушкетер» резко скис. — Я предпочел бы наличными. Бюрократия, понимаете ли... Проволочки... Да и налоги, вы понимаете?

Теперь настал черед гордо выпрямиться Асурову.

— Мсье, вы хотите, чтобы мы помогли вам уклониться от налогов и тем самым стали соучастниками преступления?

На мушкетера было жалко смотреть.

— Нет, нет, мсье, уверяю вас, ничего такого... Временные затруднения с банком, вы понимаете?

— Понимаю, — отрезал Асуров, уже победителем. — Вы пишете расписку о передаче данного произведения ювелирного искусства в безвозмездный дар художественному салону «Apollon Russe» <Русский Аполлон (франц.)>. И получаете триста тысяч франков наличными. Но через два дня. Такую сумму нам придется заказывать в банке, а завтра там с клиентами не работают.

— Два дня? Но... но у меня через три часа самолет...

— Ничем не могу помочь.

Он аккуратно завернул диадему в платок и пододвинул к посетителю.

Тот отодвинул обратно.

— Войдите в положение, мсье... Больная мама-старушка... Голодные дети...

По бегающим глазкам «мушкетера» Асуров понял, что клиент созрел, и цену молено сбросить много ниже пристойного минимума.

— Ой, ну что с вами делать... Робер, посмотрите, сколько у нас на кассе? Шестьдесят шесть тысяч плюс мелочь. Давайте сюда. — Асуров извлек пухлый бумажник, отсчитал три пятисотки. — А это от меня лично. На еду детям и лекарство для мамы.

— О, мсье, благодарю, благодарю вас...

«Мушкетер», пятясь, вышел из салона. Когда за ним закрылась дверь, Робер и молча наблюдавший за происходящим старичок-оценщик дружно зааплодировали.

— Браво, мсье Асюроф, вы настоящая акула! — сказал оценщик на прощание. — Не обидитесь, если счет я выставлю вдвое больше оговоренной суммы?

— Да хоть втрое, — благодушно сказал Асуров.

Диадема была оценена от полутора до двух миллионов франков.

Спустя три дня Робер молча положил Асурову на стол свежий номер «Пари-Суар» и отдельную страничку из какого то желтого городского таблоида. Статья в «Пари-Суар» называлась «Смерть от графа Полиньяка», и сообщалось в ней о том, что в пустующем, предназначенном к сносу доме на краю исторического квартала Марэ обнаружен труп мужчины средних лет. Согласно найденному при нем десятилетней давности членскому билету Каркассонского общества ревнителей старины покойного звали Жюль Новак-Андерсон. Смерть наступила вследствие остановки дыхания, вызванной неумеренным употреблением алкоголя, причем на удивление приличного — рядом с трупом было обнаружено четыре пустых и одна нетронутая бутылка дорогого коньяка «Граф Полиньяк». Таблоид был более прямолинеен в формулировках: «Эстетствующий клошар захлебнулся собственной блевотиной!» К заметке прилагалась фотография мертвого бродяги в окружении фигурных бутылок. В опухшей пятнистой физиономии не сразу, но однозначно угадывался давешний «мушкетер».

Осторожный Асуров не сразу выставил ценное приобретение на продажу. Еще несколько недель Робер изучал сводки Интерпола, сам Асуров зарылся в копиях архивной описи ценностей Марии Федоровны, полученных из Дании. Ни там, ни там никаких упоминаний о винклеровской диадеме не было. То ли Новак Андерсон действительно продал им сладкий остаток тетушкиного наследства, то ли отрыл в заброшенном доме тайничок с сокровищем — так и осталось неизвестным.

Наконец, убедившись в отсутствии у своего приобретения криминального прошлого, Асуров вывесил фотографии ценного экспоната на своем сайте и по всем правилам организовал презентацию с легким, но изысканным фуршетом. Явились коллеги-галерейщики, оплаченные журналисты и десяток зевак с улицы. Жрали, пили, квохтали возле колпака из бронированного стекла, под которым на красивом ложе синего бархата покоилось русское чудо, разбирали красивые буклеты, с подчеркнутой небрежностью уточняли цену. Как, всего два миллиона шестьсот тысяч франков за такое бесценное великолепие? О, мсье Асюроф явно продешевил... Однако, воспользоваться благоприятным моментом никто не спешил, и, когда гости удалились, диадема императрицы-мамы перекочевала в сейф управляющего, а ее место под колпаком заняла демонстрационная копия, изготовленная из отборных стразов и латуни высшей пробы.

Любопытствующих было много, потенциальных покупателей — ни одного. Впрочем, рассчитывать на быструю реализацию не приходилось. Подобную покупку могли позволить себе только очень богатые люди, при этом из их числа пришлось исключить серьезных коллекционеров — без документа, подтверждающего принадлежность диадемы дому Романовых, ее музейно-историческая ценность была невысока. А публика такого рода в салоны типа асуровского не захаживает, и никакая реклама в привычном смысле на нее не действует. Оставалось надеяться на то, что на родине называют «сарафанным радио». Жанетта расскажет Жоржетте, та перескажет Иветте, Иветта нашепчет Мариэтте, и так дойдет до Генриэтты и ее пузатого «мотылька» — владельца контрольного пакета в нефтяной компании. Только так...