Завещание ворона - Страница 33

Ах, извращенец!

Нил повернул к ней улыбающееся лицо.

— Вот, Лола, позволь представить тебе моего старого знакомца и в некотором смысле наставника, Константина Сергеевича. Костя, это Лола, мисс Азербайджан-92 и будущая королева парижского подиума.

Лола сморщила было носик, но уловив, как мимолетно дернулась верхняя губа хозяина, тут же переориентировалась и приветливо протянула Асурову холеную ладошку. Она была девушка неглупая и прекрасно понимала, что от правильного прочтения таких вот мелких нюансов ее благополучная будущность зависит куда больше, чем от всех стараний стилистов-визажистов.

— Очень приятно...

Асуров приложился губами к белым пальчикам, унизанным разнокалиберными кольцами.

— Польщен-с.

— Надо же, где окопался! — Нил обвел взглядом лишенный изысков санитарно-гигиенический интерьер. — Работа под прикрытием, или юмор такой?

— Какой юмор? Жизнь... — сокрушенно ответил Асуров.

— Ясно. Одевайся.

«А командного голоса так и не выработал, — подумал Асуров. — Да ему это, впрочем, и не надо».

В «Амбассадоре», куда Нил притащил Асурова, благотворительный костюмчик последнего смотрелся не вполне уместно. Да и химическое, псевдо-клубничное амбре туалетного освежителя агрессивно диссонировало со здешними сдержанными ароматами сладкой жизни. Спустя полчаса Константин Сергеевич мог бы компенсировать моральные издержки, наблюдая за тем, как Лола растерянно ковыряется щипчиками и буравчиками в заказанном из дурацких понтов целиковом омаре. Но на тот момент ему уже не было никакого дела до ее затруднений.

— Нил, ты меня извини, конечно, но ты все таки непроходимый фраер, — растроганно говорил он. — Я же тебя с самого начала просто использовал. Грубо и цинично... Да, не по своей воле, но как было сказано на Нюрнбергском процессе, исполнитель преступного приказа является соучастником преступления...

— Хоть ты Костюшон, и подполковник, а дурак! — Нил щедро плеснул коньяку в бокал Асурова, Лоле капнул на донышко, а себе налил минеральной. — Ты меня использовал. А теперь я использую тебя. И не просто цинично, а с особым цинизмом.

— Извращенно!

Асуров стукнул кулаком по столу. Дрогнули фарфоровые щипчики в ручках Лолы, Высоко взметнулась струя омарового сока.

— Нил! — Лола со всхлипом показала на запятнанную тысячефранковую блузку.

— Не реви, куплю другую... Сейчас держать салон стало бессмысленно. За полгода полмиллиона убытка. Гроши, конечно, но... Самому заниматься этой фигней нет ни времени, ни желания. А ты у нас искусствовед, хоть и в штатском, опять же повелевать умеешь, да и вся цепочка, на которой держался бизнес, тобой выстроена...

— Цепочки больше нет, — плаксиво сказал Асуров. — Нет больше страны, нет Конторы, а я теперь кто? От резанный ломоть, жалкий отщепенец...

— Контора бессмертна, — возразил ему Нил, — а наша страна теперь — весь мир... Нет, разумеется, я тебя не принуждаю, если тебе больше нравится твоя теперешняя работа...

— Языков я не знаю...

Асуров перевернул опустевшую бутылку над бокалом, вытряс последние капли.

— В наклейках запутаюсь, — насмешливо продолжил Нил. — Не знаешь — учи! На первое время выделю тебе человечка. Второе поколение грузинской эмиграции. Интеллектом не блещет, но надежный, проверенный. Вместе будете ковать для меня денежку...

С той встречи минуло более трех лет. Давно исчезла в тумане времени Лола, вскоре оставленная Нилом и незамедлительно обретшая утешение в объятиях богатого грека, сам Нил нечасто баловал Асурова своим обществом — два-три раза в год, не чаще. В салон только заглядывал мельком, за коротким, безалкогольным бизнес-ланчем в соседнем ресторанчике невнимательно выслушивал отчеты, подписывал, по мере надобности, одни бумаги, забирал с собой для изучения другие. Держался корректно, но отчужденно.

«Как неродной, — обиженно думал Асуров. — Ишачишь на него ишачишь... У-у, кровосос!»

Да, нехарактерный приступ совестливой благодарности, обуявшей его тогда в «Амбассадоре», метастазов не дал. Наоборот, чем больше крепло благосостояние, и чем дальше во времени оставалась черная дыра, из которой его, можно сказать, за шкирку вытащил Нил Баренцев, чувства Асурова по отношению к благодетелю все больше сводились к лютой зависти с отчетливо просматриваемым классовым подтекстом. Хотя, справедливости ради надо сказать, что ишачил Константин Сергеевич больше на себя — на всех уровнях, от оценки поступлений до кассы наличности, такой мухлеж наладил, что половину дохода с предприятия клал себе в карман. А если учесть, что со второй половины выплачивалось жалование сотрудникам, всяческие налоги, страховки, аренды и коммунальные платежи, то хозяину оставалась сумма вообще смехотворная. Так, на багет и чашку кофе.

Константин Сергеевич полагал такое положение совершенно справедливым. В конце концов, если бы не он, заведение вообще не вылезало бы из убытков. Разве не он, Асуров, осторожно, через третьих лиц, восстановил контакты с бывшими коллегами из Москвы и заново отладил каналы поступления коифиската? Разве не он вернул потихоньку большинство прежних клиентов? А кто провел два удачных аукциона? А кто при думал систему продаж через Интернет? Да Баренцеву на него молиться надо!

За три года Асуров накрысятничал себе уютную холостяцкую квартирку с видом на Венсанский замок, «рено» последней модели, гардероб от Макьявелли и кучу приятных пустячков — бриллиантовые запонки, золотой портсигар с перламутром, ротанговую трость с серебряным набалдашником. Но хотелось-то больше. Хотелось то, как у Баренцева! Константин Сергеевич был уже человеком практически европейским, и зависть его была завистью цивилизованной, конструктивной — мечталось не столько опустить ближнего, сколько приподняться самому.